Составление, введение и редакция переводов А.Розинкина
Предисловие и общая редакция А.Парина
Музыкальный консультант Г.Звонов
Переводы с немецкого Е.Байер, Т.Барзаковской, А.Розинкиной, А.Судакова
Переводы с французского и итальянского З.Алексеевой
Переводы с латинского И.Култышевой

Этим сборником писем Моцарта на русском языке Московское общество любителей музыки Моцарта отмечает десятилетие своей деятельности. Президент Общества нар.арт. Галина Писаренко и вице-президент Виктор Маланичев обеспечили организационную поддержку, без которой начало нашей работы над «Письмами» было бы невозможно и за что мы исполнены самой большой признательности.
В работе над книгой приняли участие несколько членов Моцартовского общества, но особенную благодарность Правление Общества выражает немецкой журналистке Елене Байер, которая безвозмездно перевела около трех четвертей всего сборника и отредактировала переводы, сделанные другими переводчиками.
Мы также бесконечно признательны г-же Женевьеве Жэффрэ (Bibliotheca Mozartiana, Salzburg) за неоценимую помощь при переводе специфических устаревших южно­немецких идиоматических выражений и выяснении реалий двухсотлетней давности.

От себя:
Нужно ещё сказать, что позже, в 2006 году издательство «Международные отношения» выпустило полный перевод писем Моцарта. В качестве маленького добавления я вложила в архив с фрагментами книги статью Привалова "Яблоко на ладони", написанную к празднованию 250 летия Моцарта.

Из предисловия к книге: Цитата: А.ПаринМОЦАРТ ГОВОРИТ ПО-РУССКИ
Моцарт принадлежит русской культуре - как личность, как миф и как музыкант. Не только потому, что Пушкин сделал его частью русской литературы, поместив Моцарта в своих «Маленьких трагедиях» фактически бок о бок с Дон Жуаном и выстроив тем самым своего рода вереницу мифологических героев. Не только потому, что Пушкин так точно «прописал» некоторые собственные черты в человеческом и творческом облике гениального композитора и сумел, как бы совместив два силуэта, совершить лукавую игровую подстановку. В словах Сальери о Моцарте («Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь») мы научились распознавать слова Пушкина, обращенные к самому себе («Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»), и вообще научились понимать «моцартовское начало» в творческой личности и в человеческом характере именно через фигуру Пушкина.
Музыка Моцарта появилась в России еще при жизни ве­ликого музыканта, образ Моцарта-гения вот уже два века присутствует в русской культуре. Но письма Моцарта только сейчас приходят к русскому читателю - парадоксальным образом как раз в тот момент, когда его музыка отделяется от русской «оболочки» и возвращается к тем словесным формам, которые исходно вызывали у Моцарта первичный творческий импульс. Я имею в виду то обстоятельство, что, начиная с 90-х годов XX века оперы Моцарта стали исполнять в России на языке оригинала - невзирая на то, что, скажем, одним из переводчиков либретто был такой корифей русской музыки, как Петр Ильич Чайковский. На сцене Моцарт снова начинает говорить по-итальянски и по-немецки - а в письмах впервые заговорит с русскими читателями на их языке.
Разумеется, и раньше Моцарт обращался к нам по-русски. Отдельные письма уже публиковались на языке наших родных осин - целиком или в отрывках, да и пьеса англичанина Питера Шеффера «Амадей», много заимствовавшая из эпистолярного наследия Зальцбургского гения, равно как и любимый зрителями фильм Милоша Формана на той же основе приучили широкую публику к «непричесанным мыслям» Моцарта - пусть и в беллетризованном виде.
Но все же явление Моцарта по-русски как нашего с вами корреспондента должно восприниматься как новая веха в нашем общении с тем, кто не просто предстательствует за всю мировую музыку, но и всем своим легко узнаваемым обликом символизирует гениальность как таковую. Новая веха - не только потому, что мы узнаем много нового о Моцарте-человеке, что заинтригует, шокирует и одновременно зачарует нас. Новая веха - потому, что «автоматическое письмо» Моцарта (вынужденно «откорректированное» в переводе - иначе мы бы увязли в грамматических несообразностях) являет нам узнаваемую вселенную нашего давнего знакомца - и одновременно ставит ошеломительно новые акценты, которые дают этой узнаваемости черты мистического сходства с образом - или даже архетипом - Художника.
К нам наконец-то приходит в словесном обличье тот самый Моцарт, который, согласно Мандельштаму, «в Москве души не чает» и звучит нам повседневно «в птичьем гаме», тот Моцарт, который уже давно привык говорить с нами своей музыкой. Моцарт обращается с доверительными словами к отцу, к матери, к сестре, к кузине, к жене, к друзьям и коллегам - и одновременно ко всем нам. Мы ощущаем его живое дыхание через века.
От составителя:Цитата: А. РозинкинВзятое нами для перевода издание избранных писем В.А.Моцарта*, как и все немецкие издания переписки семьи Моцартов, представляет собою оригинальный текст писем, никогда не подвергавшихся орфографической или стилистической правке. За минувшие со времени написания этих писем более двухсот лет немецкий язык прошел путь развития от локальных диалектов с только что сформулированными правилами орфографии** до единого национального языка. Поэтому сегодня у немецкого читателя писем Моцарта возникает ряд трудностей чисто языкового характера (так же как и у современного русского читателя - при чтении текстов допушкинской поры). Эти трудности легко преодолимы, но они составляют тот неповторимый «антикварный» колорит, сохранить который мы пытались в русском издании «Писем».
Во время перевода и редакции писем Моцарта над нами витала строгая тень Набокова, который, будучи двуязычным писателем и переводчиком, как никто другой, понимал все сложности литературного перевода. Вот что писал он однажды по этому поводу: «В причудливом мире словесных превращений [т.е. в мире перевода. - А.Р.] существует три вида грехов. Первое и самое невинное зло - очевидные ошибки, допущенные по незнанию или непониманию. Это обычная человеческая слабость - и вполне простительная. Следующий шаг в ад делает переводчик, сознательно пропускающий те слова и абзацы, в смысл которых он не потрудился вникнуть, или же те, что, по его мнению, могут показаться непонятными или неприличными смутно воображаемому читателю... Третье и самое большое зло в цепи грехопадений настигает переводчика, когда он принимается полировать и приглаживать шедевр к вкусам и предрассудкам читателей».***
Боюсь, что мы грешны по всем трем набоковским пунктам. Первый, самый невинный грех может быть исправлен при последующих переизданиях другими переводчиками и редакторами. Когда это будет сделано - неизвестно: письма Моцарта впервые переводятся на русский язык более чем через двести лет после смерти композитора.
Частично письма Моцарта цитировались почти всеми российскими (советскими) моцартоведами****, однако до пе­ревода хотя бы избранных писем дело не доходило. Между тем, значение писем одного из величайших гениев человечества для русского моцартоведения и русской культуры в целом переоценить очень трудно. И когда-то, наконец, нужно было сделать первый шаг.
Самым сильным искушением, которому мы старались не поддаваться в нашей работе, было - впасть в третий, тяжелейший по классификации Набокова грех... Однако сохранить неприкосновенной «личную» орфографию Моцарта в русском переводе возможно было разве что в собственных именах. Поэтому на одной строке у нас (как и у Моцарта) имя тенора Раафа пишется с двумя «а», а на следующей строке только с одной, но зато с двумя «ф»; имя русского посланника в Вене князя Дмитрия Голицына выглядит как Галлицын (у Моцарта оно еще и с маленькой буквы - gallizin). С иностранными словами и фразами было легче - в большинстве случаев мы оставили их в том виде, в каком их написал Моцарт.
Правила орфографии уже во времена Моцарта требовали, чтобы существительные, и тем более собственные имена, писались с прописной буквы. Когда мы встречаем у Моцарта собственные имена, написанные со строчной, а слово Музыка с прописной буквы, мы можем думать, что таким образом Моцарт выражает свою неприязнь к какому-нибудь высокопоставленному вельможе и, наоборот, - особое уважение к музыке. Это не так: в своих письмах к отцу, где он впервые упоминает имя своей будущей жены Констанцы (т.е. в период влюбленности!), Моцарт упорно пишет ее имя с маленькой буквы.
Наконец, в переводе писем Моцарта читатель встретит слова парлировать, пардонироватъ и множество подобных, не существующих в русском языке. Объяснить появление таких слов несложно. Моцарт пользовался языками стран, в которых он останавливался в своих путешествиях по Европе (английским, французским, итальянским). Отдельные слова и целые фразы на этих языках часто встречаются в его письмах. (Заметим, кстати, что переводить иноязычные слова и фразы в сносках - как это делается у нас - в иностранных книгах не принято. Западные издатели полагаются на определенный образовательный уровень читателя.) Но часть иностранных слов Моцарт «онемечивает», т.е. склоняет (или спрягает) их на немецкий лад, присоединяя к их корням немецкие аффиксы. Так, из французских глаголов pardonner, permettre, venerer у Моцарта получаются раrdoniren, permettiren, veneriren***** (см. письмо к баронессе Вальдштеттен № 111). В немецком языке они звучат точно так же странно, как в русском - пардонировать и т.д. Но, заменив моцартовское пардонировать и парлировать на прощать и разговаривать, мы исказили бы стиль Моцарта и шутливый тон того же письма к Вальдштеттен.
Моцарт не мог изучать иностранные языки слишком углубленно. Отсюда - огромное количество орфографических ошибок в его иностранных словах. Часто это касается собственных имен, особенно французских. Зная их звучание, Моцарт мог не помнить их трудное для немца правильное написание. Так, имя французской пианистки мадмуазель Jeunehomme Моцарт пишет по слуху Madme jenome (Мадам женом). Французское a propos Моцарт написал правильно всего один раз, в четвертом письме к кузине. Имя Le Gros (директора концертов духовной музыки «Concerts spirituels») Моцарт ни разу не написал правильно (le gros, legros и т.п.). Такая же участь постигла и фамилию Ауэрнхаммеров. Почему Моцарт не был последователен хотя бы в «собственных» правилах немецкого языка, мы предоставляем решить самому читателю. Скорее всего, он вообще не думал о правилах. Язык для него был субстанцией живой. Он любил играть словами, особенно именами, представляя их в виде шарад, заменяя в таких именах одну значащую составную другой с противоположным значением. Так, в письме 25(351) Лангенмантель (Langenmantel - длинное пальто) у Моцарта становится Курценмантль (kurzenMantl - короткое пальто), в письме 186 (1184) Моцарт превращает Зюсмайра (SuBmayr, где suB - сладкий) в Зауэрмайра (Sauermayer, где sauer - кислый). В письме 88 (615) сентябрь у него может превратиться в 7брь (в древнеримском календаре сентябрь был седьмым месяцем). Много у Моцарта и прочих выдумок.
Сложнее дело обстояло с синтаксисом Моцарта. В огромном числе случаев сохранить его было просто невозможно. Моцарт писал, как говорил, захлебываясь и перескакивая с одной мысли на другую. Перечитывать и править свои длиннейшие письма у него просто не было времени, да и нужно ли это было? Однако в изменениях эпистолярного стиля мы прослеживаем развитие личности Моцарта - от рано ставшего взрослым мальчика, умеющего радоваться теплой почтовой карете и «галантности» кучера, до зрелого мужчины, так и не потерявшего детской наивности, непрактичного в житейских делах, легко ранимого, но непоколебимо верящего в свой Гений, которому была подчинена вся его жизнь. Доверительный тон писем близким ему людям (в отличие от деловых писем, например, М.Пухбергу - вежливых и безупречных с точки зрения правописания), эмоциональность этих писем и беззаботное обращение с синтаксисом и орфографией родного языка объясняются тем, что писаны они были не для истории. В этом состоит их дополнительная ценность и редкое своеобразие. Именно это должен помнить читатель, встречая в тексте «несалонные» выражения, которыми особенно богаты письма к кузине******, разные варианты написания одних и тех же личных имен и географических названий (чаще с маленькой буквы), запутанные, нанизанные одно на другое - до полной непонятности - придаточные предложения и предложения в духе пушкинского Пафнутьича «я не могу дормир в потемках».
Выровняв головоломный синтаксис, «добросовестно» заменив итальянские и французские слова и выражения со всеми их несуразицами и ошибками «правильными» русскими, мы выхолостили бы эти тексты, выпустив на сцену очередную безжизненную куклу в красном камзоле с галунами и в напудренном парике.
В нашем сборнике читатель найдет двойную нумерацию писем. Первый номер - порядковый, за которым (в скобках) следует номер, который присвоен этому письму в самом полном (семитомном) издании переписки семьи Моцартов, изданном Международным фондом «Mozarteum» в Зальцбурге*******. Необходимость в сквозной нумерации объясняется следующим: в письмах нашего сборника Моцарт упоминает более 400 имен. Если личность установлена, эти имена комментируются. Но некоторые современники Моцарта упоми­наются им очень часто (до 20 и более раз), и нецелесообразно каждый раз давать комментарий внизу страницы. Поэтому мы решили в конце книги поместить указатель личных имен. В своем подавляющем большинстве они прокомментированы; указаны также и номера писем (порядковые), в которых эти имена встречаются.
Наше издание ни по объему, ни по полноте комментариев не может сравниться с упомянутым полным собранием переписки семьи Моцартов, в котором на четыре тома писем приходятся три (!) тома комментариев. К этому полному собранию мы и отправляем заинтересованного читателя